Немиров 41 - танковые сражения лета 1941 года

Воспоминания капитана Танченко Митрофана Ивановича,
командира 88-го артполка 80-й ордена Ленина СД 37СК 6А

К исходу дня 7августа 1941г нас привели в Уманский лагерь военнопленных. Процесс водворения нас в лагерь был очень простым. Открыли ворота, впустили в загородку и не преминули возможностью подтолкнуть задних тумаками, резиновыми шлангами и прикладами. Наше знакомство с лагерем началось с расспросов - дают ли хоть чего-нибудь поесть? Это сейчас было самым важным, ибо мы уже вторые сутки ничего не ели, если не считать того, что погрызли в дороге сухого зерна или сахарной свеклы.
Нам показали костры у ворот этой загородки, на которых варилась пища в двух небольших котлах. А в лагере людей было уже много и рассчитывать получить хотя бы немножко пищи было трудно. Однако, мы думали, что в лагере существует хоть какой-нибудь порядок и сначала покормят прибывших с длительного перехода и голодных.
Под лагерь был использован птичник, в котором до войны содержалась птица. Двор птичника был обнесен и внутри на отделения разбит металлической сеткой. Имевшиеся помещения также представляли собой строения для содержания птицы. Немцы только дополнили его колючей проволокой извне, украсив по углам сторожевыми вышками, на которых установили пулеметы, и около вышек противотанковые пушки и минометы.
Вначале лагерь охранялся только извне, по отсекам можно было передвигаться свободно.
В помещениях люди не помещались и круглые сутки находились под открытым небом - и под палящими лучами августовского солнца, и в дождь, и в холодные ночи. А основная масса людей была раздета. Кто даже захватил с собой шинель или плащ-палатку, то еще в начале пути был освобожден от них немецкими солдатами.
Вскоре после нашего прибытия начали выдавать пищу. Чтобы получить консервную баночку чечевицы или гороха, нужно было построиться в очередь по два человека. Но проголодавшиеся и измученные люди не хотели понимать никакой дисциплины, становились в несколько очередей и толпились к воротам, за которыми готовилась пища.
Все это приводило к тому, что охрана разгоняла толпу палками, резиновыми шлангами, прикладами и даже штыками. Отогнав толпу в противоположный конец двора, а оттуда все снова бросались бегом в очередь, и так повторялась картина до тех пор, пока из котла не выдавалось все варево.
Попытавшись стать раза два в очередь, мы поняли, что добиться пищи мы не сможем, начали искать место для ночлега, ибо уже спускались сумерки. В нашем дворе было только одно небольшое помещение и туда набилось полно людей. Мои товарищи, Полежай и Бабин также полезли в помещение, чтобы немного обогреться, так как еще с дороги были мокрые и сейчас сильно озябли. Я, имея телогрейку, пристроился к куче людей под помещением.
Кое-как продрожав на холоде ночь, я поднялся очень рано. К котлам уже стояла порядочная очередь и если бы она так продолжалась, я смог бы получить баночку варева. Однако, по мере готовности пищи повторялась вчерашняя картина, а именно, бегание из угла в угол, как стадо скота под палками охраны. Побегав несколько раз, пища кончалась, нужно было ждать другого котла. Времени выдачи пищи установлено не было, т. к. ее не хватало, а выдавалась по мере готовности котла. Котлов уже было установлено несколько и еще продолжали устанавливать, это давало хоть малейшую надежду на получение в будущем пищи.

Следующий день (8.августа.41) выдался теплым, солнечным, мы высушились и обогрелись. Но это мало радовало, становилось жарко, и к голоду добавилась жажда. Людей все прибавлялось. Надежды на получение пищи и воды было мало, оставалось ожидать голодной смерти. Молодых, здоровых бойцов немцы брали в город и в поле на работы, откуда они приносили куски хлеба, огурцы, сахарную свеклу, тыкву, картофель и др. Этими продуктами они делились с ослабевшими товарищами, но были и такие, что начали продавать и менять на вещи продукты.
Таких эгоистов было немного, но они были и они же, сговорившись, группой устраивали толпу у котлов, часто подставляя спину под удары, по несколько раз в день получали пищу, в то время как их товарищи умирали с голоду у них на глазах. Они позже были приведены в соответствующий порядок и многие из них лишились жизни, как предатели, но до этого погибло голодной смертью много хороших людей.
На второй день мне также не удалось достать ни одной крошки пищи. К исходу дня куда-то пропали мои товарищи, и я остался один, хотя кругом и было много людей, но они пока были чужие, незнакомые.

На третий день, (9 августа 41) я стоял в очереди за получением пищи. Надежды на получение пищи было мало, повторялась та же картина, что и предыдущий день. В очереди начали разговаривать о том, что в соседнем дворе отбирают стариков для освобождения из лагеря, и такие случаи уже имели место. Имея мало шансов на получение пищи, я оставил очередь и перебрался в соседний двор. Будучи сильно заросшим, грязным и истощенным голодом, я имел вид глубокого старика и мог надеяться на официальное освобождение из лагеря.
Во дворе, куда я перебрался, к выходным воротам строились большие очереди, которые по мере их накопления палками отгонялись в противоположную сторону двора, и так повторялось. Я пробежался несколько раз в очередь и обратно, понял, что это пустая затея, вышел из этой игры в очередь. Забравшись на задний план двора, я наблюдал за происходящим, правда, мало сознательно. Голод уже настолько морил, что у меня кружилась голова, и я едва поднимался на ноги. К счастью, здесь меня нашли сержант Баранов и один красноармеец (фамилию которого не помню) из нашего полка. У них было в запасе немного пищи и они поделились со мной. Немного подкрепившись, я начал приглядываться, где и что делается.
День был жаркий, сильно мучила жажда, еще хуже, чем голод. Правда, автоцистерна подвозила воду, но это была капля в море на такую массу людей. Снова очереди за водой, снова палки, приклады, бегание из одного угла двора во второй под палками охраны. Так проходило время первых дней пребывания в лагере.
Видя невыносимое состояние людей, заканчивавшееся многочисленными смертельными случаями от голода и жажды, немцы, во второй половине дня начали строить людей в колонны. Колонны направлялись на керамический завод, находившийся рядом, где каждый брал себе посуду из глины – горшок, кувшин или миску, оттуда вели к пруду, где каждый пил воду, набирал в посуду и нес в лагерь. Я пристроился к одной из колонн, чтобы пойти за водой.
Здесь, когда колонна еще строилась во дворе, меня нашли Полежай и Бабин. Они, после долгих уговоров, затащили меня в лагерь комсостава. Лагерь комсостава располагался в этом же отсеке двора, в котором было несколько помещений-птичников, где теперь размещались люди. Когда меня привели в помещение, здесь уже было человек двадцать, разных званий, начиная от полковника и ниже. В лагере комсостава было легче с питанием и водой, потому-что здесь были люди сознательные, и все приобретенное делилось между всеми членами данного коллектива.

Четвертый день нашего пребывания, (10 августа 41) выдался очень знойным. Люди падали от жажды. В поисках воды люди попали в глубоко выработанный глиняный карьер керамического завода, примыкавший к лагерю. На дне карьера – глубокой яме, в результате частых дождей образовалась большая лужа застойной воды. Сначала немцы не препятствовали брать там воду, но когда в яму набилось людей до отказа, они оцепили яму, выставили кругом пулеметы и пушки, полностью закрыли выход. Все, кто находился в это время в яме, остались там на-постоянно.
Таким образом, с 10 августа 1941 года начала свое существование
УМАНСКАЯ ЯМА – место голодной, мучительной смерти для тех, кто туда попал, которая за свое существование унесла многие сотни жизней советских людей, попавших в плен.
В последующие дни отделение комсостава в лагере пополнялось. Людей собралось много. Немцы изолировали отделение комсостава от общего лагеря. Вскоре они начали проводить свою политику разрознения людей по национальностям. Отделение комсостава было разбито на две группы – русских и украинцев. В общем лагере были выделены и другие национальности.
Во главе всего отделения комсостава был поставлен пленный полковник Матевосян, а во главе украинской группы полковник Руденко. Обе группы организационно были разбиты на роты, взводы и отделения. Во главе рот, взводов и отделений были поставлены подполковники и майоры. В роту входило 100 и более человек. Всего было создано 16 рот, из них русских 9 и украинских 7.
В национальные группы люди шли не по национальному признаку, а туда, где было больше знакомых товарищей. Никакими преимуществами ни одна из групп не пользовалась, различались только тем, что жили в разных помещениях, но под одной крышей, и строились по разным сторонам помещения.
В эти дни я встретил многих товарищей, как из нашей 80-й сд, так и из других дивизий. В одном отделении со мной были начальник связи дивизии майор Шварев, ст. лейтенант Полежай, ст. лейтенант Бабин, ст. лейтенант Афанасьев, и др. В этом же отделении лагеря были начальник штаба 88 ап капитан Мироненко, помначштаба 88 ап ст. лейтенант Ляшенко, командир батареи 77 сп мл. лейтенант Марченко и многие другие. Секретарь партбюро 88 ап мл. политрук Векленко в лагерь комсостава не попал и остался в общем лагере, имея ввиду выйти официально из лагеря.

С питанием несколько наладилось, хоть раз, а иногда два раза в день, можно было получить консервную баночку варева, содержание которого определить трудно, и столько же воды для утоления жажды.
Когда вопрос питания перестал быть единственной проблемой, люди стали знакомиться, расспрашивать друг друга, кто как и где попал в плен, что сталось с другими товарищами и знакомыми.
Здесь я узнал, что генерал Прохоров попал в плен, полковой комиссар Прейс убит, полковник Гмыря – начальник штаба дивизии попал в плен и был в отделении для раненых, и целый ряд других известий, о которых не знал раньше.
Капитан Мироненко и мл. политрук Векленко рассказали мне, как люди по своей инициативе закопали в землю все орудия полка, чтобы они не попали в руки врага, ибо взорвать их не было чем. Очевидцы рассказали, как командир 1-го дивизиона 88 ап старший лейтенант Прокофьев возглавил конный эскадрон, организованный из 88 ап, дрался с бронемашинами противника. Когда эскадрон был разгромлен, немцы ловили Прокофьева, то он, расстреляв все патроны, выбросил пистолет и дрался шашкой.
Младший политрук Векленко очень беспокоился о том, что он оставил в машине папку со списками коммунистов полка и боялся, что ее найдут немцы. Он также рассказал, что комиссар 88 ап батальонный комиссар Федирко тоже попал в плен, но в лагере его никто не встречал. Или он сбежал по пути в лагерь, или погиб в пути, этого никто не знал.
Подозрительное, недружелюбное отношение друг к другу, после выяснения многих обстоятельств, становилось товарищеским, и люди начали строить планы дальнейшей жизни. Меня не покидала мысль освободиться из лагеря любыми средствами.

Взято отсюда http://parabellum1941.narod.ru/simple31.html